Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
— Если позволишь, я одним словом прекращу все это, — убеждал Сергей. — Или, наконец, просто скажи ему, что он тебе не нужен. После этого ни один мужчина не будет навязываться женщине. Поверь мне.
У Сергея и у Софик были примерно одинаковые взгляды и одинаковые суждения о жизни.
Джемма попробовала говорить с Софик вескими словами Варвары Товмасовны, но подруга пренебрежительно отмахнулась:
— Как-нибудь наше советское государство не покачнется, если ты бросишь мужа. Очень уж вы с этим делом носитесь. Весь завод гудит. Ким характеристику потребовал — на трех страницах. Так расписали — прямо человек будущего. Недостатков нет. А ты, глупая, не хочешь с ним жить, ай-ай-ай!..
За два дня до последнего экзамена Джемму вызвали в комитет комсомола института. Ким собрался пойти с ней. Она взмолилась:
— Не надо… Прошу…
Джемма вошла в кабинет, еще не зная, о чем придется говорить. Слабо надеялась — может быть, о предстоящем назначении.
За столом сидели секретарь Семен Каспарян и два члена бюро — девушка-лаборант Галиева и студент четвертого курса Усанов. Некоторое время все молчали. Каспарян прокашлялся, для чего-то постучал карандашом о стол.
— Так вот, значит, как, товарищ Марутян, — начал он, — значит, нам хотелось бы поговорить с тобой по душам… И попутно, значит, выяснить некоторые обстоятельства твоей личной жизни…
Джемма молча наклонила голову. Секретарь беспомощно огляделся и сделал знак Галиевой. Та нахмурилась и пожала плечами.
Тогда Каспарян спросил:
— Ты уже получила назначение?
— Нет, — ответила Джемма. — Не знаю, — поправилась она.
Ей было известно, что она оставлена в городе и должна работать в лаборатории поликлиники. Но она дала слово поехать в район вместе с Сергеем.
— Как это не знаешь? — сказал Каспарян, раздражаясь оттого, что не мог начать нужного разговора. — Вот твое направление… вот личное дело…
— Я хочу поехать в село, — возразила Джемма.
— Что значит в село? У тебя, кажется, здесь муж, семья.
— Нет, так мы ни до чего не договоримся, — резко, без улыбки, сказала Галиева. — Товарищ Марутян, нам надо разобраться в твоем семейном деле. У нас есть заявление, что ты хочешь оставить мужа и ребенка…
— Я не хочу оставить ребенка! — встрепенулась Джемма.
Галиева, не слушая ее, продолжала:
— И связать свою жизнь со студентом Азизовым. Вот об этом мы хотели с тобой поговорить.
Она откинулась на спинку стула.
Теперь Каспаряну было уже гораздо легче. Он вытянул из вороха бумаг исписанные на машинке листы и положил их перед собой.
— Здесь характеристика твоего мужа с завода, где он проработал больше семи лет. Мнение о нем положительное, но бывает, что человек в личной жизни ведет себя иначе, чем на производстве. Что ты скажешь?
Джемма молчала.
Каспарян спросил:
— Он пьет? Или, может быть, как-нибудь нехорошо поступает по отношению к тебе?
Что могла ответить Джемма? Разве могла она объяснить, что с Кимом ей неинтересно и скучно, что ее раздражает каждое его слово и движение, что она перестала уважать его, а любви, может, никогда и не было.
— Я его разлюбила, — хрипло, с трудом выговорила она слово, которое почти невозможно было произнести в этой комнате, перед столом, застланным красным в чернильных пятнах сукном.
Третий член бюро, Усанов, резко встал с места и, подхватив портфель, сумрачно сказал:
— Ну, я ухожу. Это, знаете, не для меня.
Каспарян молча проводил его взглядом. Галиева сказала грустно и негромко:
— А потом разлюбишь Азизова. Так ведь можно без конца. И о ребенке ты не подумала. Хорошо ли ему будет без матери?
«Почему без матери?» — хотела спросить Джемма. И вдруг поняла: дома уже все решили — ей не отдадут мальчика. Варвара Товмасовна не отдаст.
— Знаешь что, товарищ Марутян, — дружески качнувшись в сторону Джеммы, сказал секретарь, — давай так: мы это дело пока прикроем. А то им, знаешь ли, даже в райкоме заинтересовались — звонили мне. Ты постарайся все же сохранить семью. Разбить легко, а создать трудно. Это общий закон. А у тебя семья неплохая. Ты была работницей, а сейчас уже врач. Значит, ты выросла в своей семье. Верно? И у тебя нет серьезных оснований для развода. Ну, договорились?
Он ждал ее согласия, но Джемма молчала.
На обратном пути она встретила Сергея и не таясь пошла с ним по улице. Он заглядывал ей в глаза:
— Через два дня мы будем вместе, да?
— Тебя вызывали в комитет комсомола? — спросила Джемма.
— Мне переменили назначение. Копейск, на Урале. Но ведь это все равно.
— Это все она сделала, — с ненавистью сказала Джемма. — А потом не отдаст мне Ваганчика…
— Мальчик будет с нами. Я обещаю тебе. Ты мне веришь?
— Я никому больше не верю. Я не знаю, что мне делать. Все говорят, что нам нельзя быть вместе.
— Это неверно. — Он взял ее руки в свои большие ладони. — Если мне не веришь, пойдем в партийный комитет! Там поймут. Семья должна быть радостью, а не оковами.
Она покачала головой:
— Никуда я больше не пойду…
И на этом все кончилось. После экзамена у ворот института ее встретил Ваганчик в новой матроске, с букетом цветов. Ким оказал:
— Сыну не терпелось поздравить тебя.
В доме были гости. С веранды тянуло шашлычным чадом.
— Поздравляю тебя, дочка, с высшим образованием. Вот мы с тобой и достигли цели. Поздравляю! — громко и торжественно провозгласила Варвара Товмасовна и поцеловала Джемму в лоб.
Как будто ничего не было — ни разговоров, ни объяснения. Как будто она не знала, что Джемма больше не любит ее сына. Как же так можно!
В своей комнате Джемма заплакала.
Через полчаса дверь приоткрылась. В щель втолкнули Ваганчика, за ним просунулась голова Варвары Товмасовны:
— Скажи: «Мамочка, гости хотят выпить за здоровье нового доктора», — шепотом подсказывала она внуку. — Скажи: «Мамочка, выйди к столу». Скажи, Ваганчик, скажи, деточка!
Марутяны купили новую мебель. Дорогую, из дерева «птичий глаз». Джемма три недели ездила в магазины, как на службу, выстаивала у прилавка по нескольку часов. Туда же приезжали жена академика Бадьяна, мать писателя Малунца и еще многие видные люди. Было точно известно, что мебель получена, но никто не знал, сколько комплектов и когда ее «выбросят». Директор магазина ходил с непроницаемым лицом. Дамы провожали его подобострастными улыбками и заигрывали:
— Как этот мужчина всех нас мучиться заставляет!
— Только одного слова ждем: когда?
Джемма числилась седьмой в очереди, а комплектов по слухам было только четыре. Кроме того, директору непрерывно звонили по телефону. Женщины в очереди замолкали и вытягивали шеи. Двери маленького кабинета выходили прямо в магазин. Оттуда доносились односложные ответы:
— Да. Получено. Нет. Меньше. Сделаю. Да. Возможно. Сообщу.
Определенно речь шла о мебели. Джемма нервничала. Наконец Ким рассердился:
— Что ты в самом деле такой простой вещи устроить не можешь? В котором часу этот магазин закрывается?
Он подъехал к тому времени, когда из магазина вышел последний посетитель, молча отстранил уборщицу и ступил в кабинет, подталкивая перед собой Джемму. Там он огляделся и покачал головой:
— Да! Плохо, плохо заботятся о ведущих специалистах торговли. В каких условиях приходится работать!
Директор скорбно склонил голову на плечо и развел руками:
— Кто о нас думает…
Поговорили о последнем футбольном матче, о новой марке коньяка, и Ким между прочим заметил:
— Кстати, наш завод начал выпускать продукцию из отборного сырья. Я там несколько баночек захватил. Экстра.
Шофер втащил в кабинет большой ящик.
— Как-то неудобно… — поежился директор.
— Почему неудобно? — удивился Ким. — Я вам, дорогой товарищ, не взятку даю. С вас сорок семь рублей тридцать две копейки. Себестоимость. Позвольте получить.
Пока директор отсчитывал деньги и звякал копейками, Джемма смотрела на пол.
— Могу выдать чек, — пошутил Ким.
О мебели не было сказано ни слова.
В машине Ким объяснил жене:
— А продавщице ты сама что-нибудь сунь. Какие-нибудь женские штучки — духи, чулки. Неужели и этому надо учить?
— Вы действительно варенье экстра стали делать?
— Какое там! — усмехнулся муж. — Самые обыкновенные консервы. Пусть эта мебель обойдется нам на пятьсот рублей дороже. Зато нечего тебе бегать в магазин каждый день. Сами сообщат.
Дня через три Джемме позвонили — приходите.
В магазине ей выдали чек, помеченный завтрашним числом, и предупредили — с утра пораньше, прямо в кассу.
Никто из стоящих в очереди мебели не получил.
Перед Джеммой в кассу уплатил незаметный человек в обтрепанном пальто, затем дама в каракулевом жакете. Во дворе быстро грузили упакованные гарнитуры на платформы автомашин.
